Оставайтесь с нами, Юрий Мефодьевич

Имя этого выдающегося актёра, издавна ставшее известным всей стране, и сейчас на слуху. Спросите кого-нибудь из своих новых знакомых, видел ли он по телевидению давний сериал «Адъютант его превосходительства», и большинство ответов вас в этом убедят.

«А знаете, кто там в главной роли?» — «Соломин, конечно, Юрий Мефодьевич. Это его актёрский пилотаж».

Ну а дальше пойдёт разговор о других его ролях в кино и, конечно, о сцене. Как-никак, он стал (первый волею всего коллектива!) художественным руководителем Государственного академического Малого театра в столице. А это, скажу вам прямо, на данном этапе реально означало занять место правофлангового в сценическом деле.

И как же такое не понравилось тем приставным критикам, которые следили, куда же последует старейший русский театр драмы в изменившееся время перемен…

  Ну вот, замыслил я приняться за биографический очерк о своём любимом театральном герое с его начала, о котором сам он в автобиографиях пишет кратко: «Родился я в Чите в 1935 году». А тут вдруг меня понесло в перестроечную рухлядь.

Значит, есть какие-то основы, которые потом скажутся?..

Но ведь тогда-то всё (в основном!) было в порядке. Кончилась страшнейшая война. Кончались и выступления учащихся перед ранеными, а затем и уроки в школе. Куда поступать — мальчик Юра уже осмыслил. Он был среди первых в самодеятельности. И даже Борис Андреев, известнейший актёр советского кино того времени, своё посещение их читинской школы кончил резолюцией: «А вот этому мальчику посоветую дальше заниматься».

Так где же заниматься? Тут-то как раз и вышел в 1949 году, к стодвадцатипятилетию Малого театра, полнометражный документальный фильм под названием «Малый театр и его мастера». Юрий Мефодьевич потом будет писать о нём:

«Я ходил на него снова и снова, смотрел его дикое количество раз. Там играли любимые и известные по кино актёры: Ильинский, Царёв, Жаров, Бабочкин, Рыжова, Турчанинова, Яблочкина, Владиславский, Шатрова, Дикий… От этого созвездия кружилась голова. Потрясённый, я мечтал только об этом театре. Мама моё решение не одобряла — она мечтала, чтобы я стал хирургом, может быть, потому, что я умел очень ловко вынимать занозы. Отец же меня поддержал. После школы я сразу отправил все документы, даже не оставив копий, в Москву, в Щепкинское училище. И они не затерялись.

Наверное, это судьба».

Да, сначала вот так она себя проявила, а потом, как вскоре выяснится, совсем по-другому. Отец заранее готовился к поездке в далёкую Москву, благо проезд ему, как музыканту Дома культуры железнодорожников, обеспечивался туда и сюда бесплатный. Вместе с сыном, конечно.

И вот, наконец, Юрий Соломин раскрывает дверь того помещения, о котором столько мечтал у себя в Чите. Теперь, как и положено, надо пройти для зачисления в училище имени Щепкина три конкурса. Первый — завтра.

 Если бы знал Юра, что его ожидает, как бы он поступил? Я-то уверен, поступил бы точно так же. Но затем ведь произошло следующее. Он не узнал отца, когда они встретились. У него выкрали из кармана бумажник со всеми деньгами и документами!

Увы, такое в послевоенной Москве редкостью не было. И отец страшно обрадовался, когда увидел вдруг знакомого по читинскому Дому культуры: надо же было право своё восстанавливать. И с его помощью он восстановил пропавший документ — на себя и на сына. Выезжать завтра.

Вот они сидят друг напротив друга, отец и сын. Молчание и молчание.

— Знаешь, папа, я не могу с тобой поехать, — вырывается у Юры.

— А как же быть?

— Свою группу создаёт Вера Николаевна Пашенная, и она меня по первому туру уже немного узнала. Завтра утром пойду к ней. Так и скажу: если хочет, пусть меня забирает. А иначе…

Он дальше ничего не сказал, да и вряд ли что-то доброе имел в виду. Впрочем, предоставлю сейчас слово самому Юрию Соломину:

«Я пришёл в училище. На моё счастье, Вера Николаевна оказалась там. Я попросил секретаря, чтобы её вызвали. Она вышла и спрашивает: «Что тебе, деточка?! Я ей всё рассказал и добавил, как меня научил отец: «Если берёте, то берите, а если нет, я уеду в Читу». Она задумалась. Сейчас, когда сам вынужден принимать подобные решения, я её понимаю. Ведь стоит ошибиться, и окажется, что силы твои потрачены впустую и молодого человека ты сбил с толку — он занял чужое место. Но всё-таки Вера Николаевна сказала: «Оставайся».

Отец уехал. Мы с ним купили два килограмма сухарей. Килограмм он оставил мне, а килограмм взял с собой в дорогу. Поезд до Читы шёл неделю. Так он всю неделю и ел эти сухари. А пока доехал до дому, я уже стал студентом».

Всё дальнейшее в его жизни можно определить двумя словами: Малый театр. И таких здесь, на Театральной площади столицы, собралось абсолютное большинство. Зачем они пришли сюда?

Вы можете поговорить хоть со всеми и вывод сделаете такой: явились, чтобы продолжать дело, начатое задолго до них. Достойно продолжать его, можно лишь обладая определёнными качествами, которые они и предлагают.

Что-то, наверное, сразу заметила и воспитанница Малого театра Вера Николаевна Пашенная в том самом «деточке», который пришёл к ней со своей просьбой. И ответ её был основан на надежде. Что ж, ответом ей тоже стала надежда, которой, кажется, пропитан был весь этот вчерашний школьник.

За превращение её в реальность и пошла борьба в аудиториях Щепкинского училища, когда предстояло осваивать основы будущего мастерства. Он становился первым в одном деле, потом в другом и третьем. На него с любопытством смотрели глаза преподавателей и сотоварищей, когда надо было чем-то блеснуть.

Из каждого выпуска училища трёх-четырёх выделяли как лучших для показа в спектаклях театра. Никто не удивился, когда Юра Соломин сюда попал. Вообще, всегда и для всех ведь хорошо, когда предложенное нравится, а он для этого себя не жалел. И когда его зачислили в труппу театра, никто (даже при явном желании!) не мог сказать, что «это в угоду кому-то».

Нет, это было в угоду театру. Только ему! И Юрий Соломин сам понимал, что ему вверяют ту или иную роль по мере его возможностей. Способен на большее? Ладно, посмотрим.

Смотрели в Малом всегда очень внимательно. И вот вам, пожалуйста: Игорь Ильинский, сыгравший в 1938 году на этой сцене Хлестакова в гоголевском «Ревизоре», предлагает эту роль в новом своём спектакле Юрию Соломину.

Мне Юрий Мефодьевич рассказывал, как он воспринял такое предложение. И верил, и сомневался. А Ильинский верил — дальше некуда. Он повторял лишь одно: «Тебе надо прорваться через меня». На все просьбы отказаться от Соломина отвечал покачиванием головы. И до чего же прав оказался он в результате!

Не удалось мне из-за других дел попасть на ту премьеру в самом любимом моём театре. Но поздние вечерние звонки посмотревших говорили сами за себя: да, ещё один «ревизор» в Москве всё-таки оказался. Причём блестящий, говорят…

Так что второго спектакля я еле дождался. Впечатление было такое, что хотелось кричать на всю площадь перед театром. И отсюда началось, что каждого «Ревизора» в последующем списке старался я уже не пропускать.

Сам Юрий Мефодьевич где-то оговорился, что играл Хлестакова лет пятнадцать. А я и до сих пор считаю, что больше, гораздо больше. Он был прав в том, что эта роль сразу вывела его в глазах коллектива на одно из первых мест. Теперь все ждали, что же новенького ему преподнесут с новой пьесой. Между тем заданный ритм театра продолжался, по-прежнему строго предусмотренный и слаженный. Всё казалось очевидным. Репертуар всяким разностям определял своё место. И всё шло по расписанию, никаких оговорок. До тех пор, когда вдруг все спирали отказывались работать.

Не так ли в Малом произошло однажды с «Царём Фёдором Иоанновичем» — пьесой Алексея Константиновича Толстого, которой открывали когда-то репертуар новоявленного МХАТ? Она и здесь собрала многих мастеров и шла с общим вызовом, со своей слезой. Пока вдруг

Иннокентий Смоктуновский, игравший главную роль, не решил уйти из театра. Знаете, в МХАТ ему предложили более выгодные условия. А спектакль? А зрители, которые приходили сюда не раз и не два, чтобы снова увидеть сразу же полюбившееся зрелище?

Увы, бывает вот так: желание одного перевешивает всё на свете. И настроение всех, кто срочно собрался в кабинете главного режиссёра Михаила Ивановича Царёва, можно было охарактеризовать как убийственное. Ведь давно уже вывешено объявление об очередном спектакле «Царя Фёдора». Что же теперь — снимать и заменять? Другого пути не видно? И на следующий спектакль, и далее? То есть отказаться от спектакля, который в ряду самых действующих?!

Я не был на том совещании, потому не могу назвать, кто же первым предложил вариант, который всё-таки и был принят. Вариант, который тут же кто-то назвал: «Идём через артиста». И артистом этим стал Юрий Соломин. Да, именно ему предстояло за десять дней (!) освоить то, над чем другие бились годами…

— А знаете, что меня тогда доконало? — обращается он ко мне, спустя уже много лет после тех событий. И сам же отвечает:

— Доконал наш главный режиссёр Царёв. После всех переговоров и рассуждений, когда основное было уже принято, он по-товарищески взял меня под руку и повёл по театру. Говорил он одно: что такое коллектив над актёром и как стоит к его мнению относиться. А под конец опять-таки вставил главное: «Ты должен выручить театр. Нам нужно, чтобы «Царь Фёдор» не покидал нашу сцену. Нам — это значит зрителям».

Получилось так, что он и не покинул. Несмотря ни на что и вопреки всему. И Соломин стал играть в этом спектакле, не уставая. Казалось, что он родился Фёдором Иоанновичем, а не стал им вдруг, наверняка, всего через десять дней после решения товарищей по сцене.

Я смотрел его, помню, словно это был какой-то новый актёр, родившийся заново передо мной. Ну надо же, ему ведь буквально вчера на роду написали: давай-ка, друг, берись за эту роль. И как он взялся? Боже, я не видел актёра, чтобы он вот так, всей душой и телом, взялся за работу. Взялся, чтобы осилить.

А ведь это и было самым главным — в точку попасть. «В устоявшемся представлении, — напишет потом Юрий Мефодьевич об этой работе, — царь Фёдор страдал слабоумием. Я же считаю, что это совсем не так. Просто в век крови и беспощадности его отца, Ивана Грозного, слабостью считались человеческая доброта, желание мира и покоя в государстве… Нельзя забывать, что за шестнадцать лет царствования Фёдора Россия стала намного могущественнее».

Вот ведь какие мысли навалились на его голову вместе с решением отдать-таки ему эту роль — всего за десять дней до выхода на сцену! Чтобы спасти устоявшийся спектакль. Было ли в Малом театре раньше такое решение? У него, у Юрия Соломина, — точно не было. И это происходило в течение такой малой кучки дней, когда всё надо было обдумать и решить.

Об этой работе Юрий Мефодьевич всегда вспоминал как об экстраординарной. Запомнил, как 27 сентября, в день рождения жены, шёл прогон, а он ещё не успел пройти финала. «Я был уже совершенно измочаленный, — комментировал он потом. — Встал вопрос о переносе спектакля. Тогда наш художник Евгений Иванович Куманьков сказал: «Либо играть сегодня, либо — никогда».

Спектакль состоялся! И Соломин играл потом его не одно и не два десятилетия. Он стал главным в его репертуаре. Всегда он отмечал: «Не знаю, как прошёл спектакль, не помню, как играл, но мне все партнёры помогали, все «играли царя». Вот так это было на старейшей русской сцене, по заветам её мастеров.

У меня, в моём изложении, получается всё, наверное, слишком просто. Вот и покажется многим зрителям, что так у него и выходило, у будущего многолетнего художественного руководителя Малого театра. Но ведь многое, даже слишком многое, проходило обкатку суровую.

Чтобы не отойти куда-то в сторону, я ещё задержусь на «Царе Фёдоре Иоанновиче». Мы уже, пожалуй, знаем, какую роль сыграла эта пьеса в его репертуаре. Так же ведь? Но вот другая сторона, рукою самого Юрия Мефодьевича описанная:

«Эта роль стоила много сил и здоровья. Я лечился потом несколько лет. Произошёл, видимо, такой сильный нервный стресс, что перед каждым спектаклем, буквально за час до выхода на сцену, у меня начиналась дикая головная боль. Не помогали никакие таблетки. После спектакля всё проходило. Это длилось несколько сезонов. Однажды в Киеве на гастролях я рассказал об этом Виктору Коршунову. Он-то мне и подсказал, что, наверное, это у меня на нервной почве. Может быть, сказывается напряжение далёких уже дней репетиций, когда я нервничал, не спал ночами. Мы поговорили и разошлись. Перед следующим спектаклем у меня голова не болела. И с тех пор как рукой сняло».

Да, нелёгкое это дело — сочетание подъёма в актёрской груди и провала, хуже которого ничего не бывает. Перед вами сейчас мощный заряд актёрских индивидуальностей нашего века, идущий, впрочем, не вверх, а вниз. Почему — это вопрос специальный, требующий всесторонней проверки. Но есть же, есть и сегодня актёрские индивидуальности, чьё участие в нынешних представлениях заслуживает самой высокой оценки.

Скажу самое главное со своей стороны. Наивысшей оценки заслуживает сегодня актёрский состав Малого театра в нашей столице. Он сформирован выдающимися заслугами его руководителей, а прежде всего — художественного руководителя театра народного артиста СССР Юрия Мефодьевича Соломина, с которым вынуждены были мы проститься совсем недавно.

Оставайтесь с нами, Юрий Мефодьевич! Ваши слова, дела, поступки — всё это наше, советское, русское. Всему этому нужны широкая дорога и отменное впечатление. На уровне сшибки театрального и антитеатрального давайте скажем, за что мы. Не ошибёмся, если произнесём: русский актёр сегодня — это воспитанник школы Малого театра и Юрия Соломина.

Несмотря на все извивы судьбы, скажем прямо, что быть сегодня русским актёром — это значит учиться у талантливейших воспитанников Малого театра. Будьте такими, как лучшие из них. Будьте такими, как Юрий Мефодьевич Соломин.