«Что за очаровательный уголок эта Воробьёвка!»

Какое счастье, что к славному созвездию «литературных гнёзд» в России прибавилось недавно ещё одно! После реставрационных работ на высоком берегу реки Тускарь в Курской области вновь блистает красой, зовёт под свой кров гостей возрождённый почти из небытия двухэтажный дом, с 1877 года и до последних его дней принадлежавший тончайшему русскому лирику Афанасию Фету. «Я наконец осуществил свой идеал, — рассказывал поэт в одном из писем, — жить в прочной каменной усадьбе, совершенно опрятной, над водой, окружённой значительной растительностью... При этом у меня уединённый кабинет с отличными видами из окон, бильярдом в соседней комнате, а зимой цветущая оранжерея».

ТУТ, В ВОРОБЬЁВКЕ, к стареющему поэту вернулись душевное равновесие, радость бытия, опять пришло творческое вдохновение. Как отмечал он сам в конце жизни, «жена напомнила мне, что с 60-го по 77-й, во всю мою бытность мировым судьёю и сельским тружеником, я не написал и трёх стихотворений, а когда освободился от того и другого в Воробьёвке, то Муза пробудилась от долголетнего сна и стала посещать меня так же часто, как на заре моей жизни».

С гнёзд замахали

крикливые цапли,

С листьев скатились

последние капли,

Солнце, с прозрачных

сияя небес,

В тихих струях

опрокинуло лес.

С сердца куда-то

слетела забота,

Вижу, опять улыбается

кто-то;

Или весна выручает

своё?

Или и солнышко всходит

моё?

Своим восторгом от радужных дней в Воробьёвке Афанасий Афанасьевич Фет делится и с «дорогим другом графом Львом Николаевичем Толстым»: «Никогда я не чувствовал такого, можно сказать, сибаритского довольства жизнью. Сегодня второй солнечный день, и, право, можно слышать, как трава, ликуя, лезет из земли. Пчёлы, когда я шёл под вербами смотреть жеребят на гумне, так и распевают над головой, и ни одна не тронет. Не до того». А дальше поэт спешит порадовать друга-писателя только что пришедшими на ум стихотворными строчками:

Ещё, ещё! Ах, сердце

слышит

Давно призыв

её родной,

И всё, что движется

и дышит,

Задышит новою весной.

Уж травка светит с кочек

талых,

Плаксивый чибис

прокричал,

Цепь снеговую туч

отсталых

Сегодня первый гром

порвал.

Но поэт не был бы поэтом, если бы его хотя бы иногда не посещали тоска, мысли о конечности земного существования, бессонница. В такие моменты Фет выходил на балкон воробьёвского дома, глубоко вдыхал пронизанный запахом трав и цветов прохладный ночной воздух, вслушивался в журчащий говор фонтана в тёмном парке и начинал шёпотом проговаривать:

Устало всё кругом: устал

и цвет небес,

И ветер, и река, и месяц,

что родился,

И ночь, и в зелени

потусклой спящий лес,

И жёлтый тот листок,

что, наконец, свалился.

Лепечет лишь фонтан

средь дальней темноты,

О жизни говоря незримой,

но знакомой...

О ночь осенняя,

как всемогуща ты

Отказом от борьбы

и смертною истомой!

А может быть, из его уст звучали тогда вот эти стихи?

Ночь и я, мы оба дышим,

Цветом липы воздух

пьян,

И, безмолвные,

мы слышим,

Что`, струёй своей

колышим,

Напевает нам фонтан...

Мысль несётся, сердце

бьётся,

Мгле мерцаньем

не помочь;

К сердцу кровь опять

вернётся,

В водоём мой луч

прольётся,

И заря потушит ночь.

...Частый гость Воробьёвки, литературный критик и автор первого биографического очерка об А.А. Фете Николай Николаевич Страхов оставил нам пространное описание фетовских владений: «Деревня Воробьёвка стоит на левом, луговом берегу реки, а господская усадьба на правом берегу, очень высоком. Каменный дом окружён с востока каменными же службами, а с юга и запада огромным парком на 18-ти десятинах, состоящим большею частью из вековых дубов. Место так высоко, что из парка ясно видны церкви Коренной Пустыни. Множество соловьёв, грачи и цапли, гнездящиеся в саду, цветники, разбитые по скату к реке, фонтан, устроенный в самом низу против балкона, — всё это отразилось в стихах владельца, писанных в этот последний период его жизни».

«Вообще, — продолжает Н.Н. Страхов, — тут началась новая жизнь. Хозяйство... велось управляющим, а сам владелец, можно сказать, вернулся к литературе. Кроме стихотворений, внушённых минутами вдохновения, началась непрерывная работа переводов. Были переводимы: Шопенгауэр («Мир как воля и представление»), Гёте («Фауст»), Овидий, Вергилий, Катулл, Тибулл, Марциал…»

Неизгладимое впечатление Воробьёвка произвела на ещё одного гостя этих мест — Петра Ильича Чайковского. После первого посещения фетовской усадьбы композитор эмоционально рассказывал в одном из писем: «…Если бы Вы знали… до чего очаровательно его (А.А. Фета. — Н.М.) летнее местопребывание! Что за дом, что за парк, что за уютное убежище для стареющего поэта! К сожалению, как говорила мне Марья Петровна (жена Фета. — Н.М.), наш поэт вовсе не пользуется наслаждением жить в этой поэтической обстановке. Он безвыходно сидит дома, диктует перевод Марциала или стихи… и дальше балкона никуда не ходит…» И дальше снова: «Что за очаровательный уголок эта Воробьёвка! Настоящее жилище для поэта!»

Как гласит местное предание, именно в Воробьёвке родилась и впервые была исполнена автором на рояле, по сей день стоящем в гостиной фетовского дома, мелодия романса Петра Чайковского на стихи Афанасия Фета:

Я тебе ничего не скажу,

И тебя не встревожу

ничуть,

И о том, что` я молча

твержу,

Не решусь ни за что

намекнуть.

Целый день спят ночные

цветы,

Но лишь солнце за рощу

зайдёт,

Раскрываются тихо

листы,

И я слышу, как сердце

цветёт.

И в больную, усталую

грудь

Веет влагой ночной…

я дрожу,

Я тебя не встревожу

ничуть,

Я тебе ничего не скажу.

…При воссоздании интерьеров усадьбы очень помогли фотографии всех комнат воробьёвского дома, сделанные в 1907 году наследниками А.А. Фета. По ним уже в наши дни подбирались антикварная мебель, предметы домашней обстановки, создавались копии когда-то висевших на стенах картин и портретов.

Очень кстати оказалось и подробное словесное описание дома, оставленное кем-то из современников поэта: «Зала: справа и слева — гостиная и столовая. Три эти комнаты расположены в одну линию; стены между ними устроены так, что их можно раздвигать, — тогда из трёх комнат образуется как бы одна — большая… Старинная мебель в чехлах, лампа, пепельница из раковины, несколько фотографических карточек и старых французских журналов на угольном столике; картины по стенам и одна в углу, написанная, как и остальные, масляными красками, изображающая распятие… Узкая лестница ведёт в верхний этаж, который вдоль разделён коридором на две части: в одной из них расположено в ряд несколько комнат для приезжих гостей, в другой — кабинет покойного поэта, биллиард и ещё одна комната, вся увешанная картинами заграничной работы с сюжетами из времён французской революции. Кабинет А.А. Фета тоже сохранил, вероятно, такой же вид, как и при жизни поэта. Письменный стол, высокие стулья… На стенах в кабинете развешаны портреты: огромный портрет И.С. Тургенева с его собственной ручною подписью, фотографическая карточка Л.Н. Толстого, снятого ещё в молодости, в офицерском мундире, и несколько других предметов…»

Приезжайте в Воробьёвку, и вы сами убедитесь, что всё в доме теперь такое, как в этом описании. Кажется, хозяин лишь на полчасика вышел прогуляться по парку, что сейчас за дверью послышатся его шаркающие шаги, раздастся его глуховатый голос: «Вы уже здесь? Милости просим…»