Какое счастье, что к славному созвездию «литературных гнёзд» в России прибавилось недавно ещё одно! После реставрационных работ на высоком берегу реки Тускарь в Курской области вновь блистает красой, зовёт под свой кров гостей возрождённый почти из небытия двухэтажный дом, с 1877 года и до последних его дней принадлежавший тончайшему русскому лирику Афанасию Фету. «Я наконец осуществил свой идеал, — рассказывал поэт в одном из писем, — жить в прочной каменной усадьбе, совершенно опрятной, над водой, окружённой значительной растительностью... При этом у меня уединённый кабинет с отличными видами из окон, бильярдом в соседней комнате, а зимой цветущая оранжерея».
ТУТ, В ВОРОБЬЁВКЕ, к стареющему поэту вернулись душевное равновесие, радость бытия, опять пришло творческое вдохновение. Как отмечал он сам в конце жизни, «жена напомнила мне, что с 60-го по 77-й, во всю мою бытность мировым судьёю и сельским тружеником, я не написал и трёх стихотворений, а когда освободился от того и другого в Воробьёвке, то Муза пробудилась от долголетнего сна и стала посещать меня так же часто, как на заре моей жизни».
С гнёзд замахали
крикливые цапли,
С листьев скатились
последние капли,
Солнце, с прозрачных
сияя небес,
В тихих струях
опрокинуло лес.
С сердца куда-то
слетела забота,
Вижу, опять улыбается
кто-то;
Или весна выручает
своё?
Или и солнышко всходит
моё?
Своим восторгом от радужных дней в Воробьёвке Афанасий Афанасьевич Фет делится и с «дорогим другом графом Львом Николаевичем Толстым»: «Никогда я не чувствовал такого, можно сказать, сибаритского довольства жизнью. Сегодня второй солнечный день, и, право, можно слышать, как трава, ликуя, лезет из земли. Пчёлы, когда я шёл под вербами смотреть жеребят на гумне, так и распевают над головой, и ни одна не тронет. Не до того». А дальше поэт спешит порадовать друга-писателя только что пришедшими на ум стихотворными строчками:
Ещё, ещё! Ах, сердце
слышит
Давно призыв
её родной,
И всё, что движется
и дышит,
Задышит новою весной.
Уж травка светит с кочек
талых,
Плаксивый чибис
прокричал,
Цепь снеговую туч
отсталых
Сегодня первый гром
порвал.
Но поэт не был бы поэтом, если бы его хотя бы иногда не посещали тоска, мысли о конечности земного существования, бессонница. В такие моменты Фет выходил на балкон воробьёвского дома, глубоко вдыхал пронизанный запахом трав и цветов прохладный ночной воздух, вслушивался в журчащий говор фонтана в тёмном парке и начинал шёпотом проговаривать:
Устало всё кругом: устал
и цвет небес,
И ветер, и река, и месяц,
что родился,
И ночь, и в зелени
потусклой спящий лес,
И жёлтый тот листок,
что, наконец, свалился.
Лепечет лишь фонтан
средь дальней темноты,
О жизни говоря незримой,
но знакомой...
О ночь осенняя,
как всемогуща ты
Отказом от борьбы
и смертною истомой!
А может быть, из его уст звучали тогда вот эти стихи?
Ночь и я, мы оба дышим,
Цветом липы воздух
пьян,
И, безмолвные,
мы слышим,
Что`, струёй своей
колышим,
Напевает нам фонтан...
Мысль несётся, сердце
бьётся,
Мгле мерцаньем
не помочь;
К сердцу кровь опять
вернётся,
В водоём мой луч
прольётся,
И заря потушит ночь.
...Частый гость Воробьёвки, литературный критик и автор первого биографического очерка об А.А. Фете Николай Николаевич Страхов оставил нам пространное описание фетовских владений: «Деревня Воробьёвка стоит на левом, луговом берегу реки, а господская усадьба на правом берегу, очень высоком. Каменный дом окружён с востока каменными же службами, а с юга и запада огромным парком на 18-ти десятинах, состоящим большею частью из вековых дубов. Место так высоко, что из парка ясно видны церкви Коренной Пустыни. Множество соловьёв, грачи и цапли, гнездящиеся в саду, цветники, разбитые по скату к реке, фонтан, устроенный в самом низу против балкона, — всё это отразилось в стихах владельца, писанных в этот последний период его жизни».
«Вообще, — продолжает Н.Н. Страхов, — тут началась новая жизнь. Хозяйство... велось управляющим, а сам владелец, можно сказать, вернулся к литературе. Кроме стихотворений, внушённых минутами вдохновения, началась непрерывная работа переводов. Были переводимы: Шопенгауэр («Мир как воля и представление»), Гёте («Фауст»), Овидий, Вергилий, Катулл, Тибулл, Марциал…»
Неизгладимое впечатление Воробьёвка произвела на ещё одного гостя этих мест — Петра Ильича Чайковского. После первого посещения фетовской усадьбы композитор эмоционально рассказывал в одном из писем: «…Если бы Вы знали… до чего очаровательно его (А.А. Фета. — Н.М.) летнее местопребывание! Что за дом, что за парк, что за уютное убежище для стареющего поэта! К сожалению, как говорила мне Марья Петровна (жена Фета. — Н.М.), наш поэт вовсе не пользуется наслаждением жить в этой поэтической обстановке. Он безвыходно сидит дома, диктует перевод Марциала или стихи… и дальше балкона никуда не ходит…» И дальше снова: «Что за очаровательный уголок эта Воробьёвка! Настоящее жилище для поэта!»
Как гласит местное предание, именно в Воробьёвке родилась и впервые была исполнена автором на рояле, по сей день стоящем в гостиной фетовского дома, мелодия романса Петра Чайковского на стихи Афанасия Фета:
Я тебе ничего не скажу,
И тебя не встревожу
ничуть,
И о том, что` я молча
твержу,
Не решусь ни за что
намекнуть.
Целый день спят ночные
цветы,
Но лишь солнце за рощу
зайдёт,
Раскрываются тихо
листы,
И я слышу, как сердце
цветёт.
И в больную, усталую
грудь
Веет влагой ночной…
я дрожу,
Я тебя не встревожу
ничуть,
Я тебе ничего не скажу.
…При воссоздании интерьеров усадьбы очень помогли фотографии всех комнат воробьёвского дома, сделанные в 1907 году наследниками А.А. Фета. По ним уже в наши дни подбирались антикварная мебель, предметы домашней обстановки, создавались копии когда-то висевших на стенах картин и портретов.
Очень кстати оказалось и подробное словесное описание дома, оставленное кем-то из современников поэта: «Зала: справа и слева — гостиная и столовая. Три эти комнаты расположены в одну линию; стены между ними устроены так, что их можно раздвигать, — тогда из трёх комнат образуется как бы одна — большая… Старинная мебель в чехлах, лампа, пепельница из раковины, несколько фотографических карточек и старых французских журналов на угольном столике; картины по стенам и одна в углу, написанная, как и остальные, масляными красками, изображающая распятие… Узкая лестница ведёт в верхний этаж, который вдоль разделён коридором на две части: в одной из них расположено в ряд несколько комнат для приезжих гостей, в другой — кабинет покойного поэта, биллиард и ещё одна комната, вся увешанная картинами заграничной работы с сюжетами из времён французской революции. Кабинет А.А. Фета тоже сохранил, вероятно, такой же вид, как и при жизни поэта. Письменный стол, высокие стулья… На стенах в кабинете развешаны портреты: огромный портрет И.С. Тургенева с его собственной ручною подписью, фотографическая карточка Л.Н. Толстого, снятого ещё в молодости, в офицерском мундире, и несколько других предметов…»
Приезжайте в Воробьёвку, и вы сами убедитесь, что всё в доме теперь такое, как в этом описании. Кажется, хозяин лишь на полчасика вышел прогуляться по парку, что сейчас за дверью послышатся его шаркающие шаги, раздастся его глуховатый голос: «Вы уже здесь? Милости просим…»
Украина всё-таки стала европейской страной: вот уже вторую неделю её сотрясает «итальянская забастовка» железнодорожников
14 мая труженики локомотивного депо «Кременчуг» (Полтавская область) начали выполнять свои обязанности строго по инструкции. В связи с этим работа предприятия остановилась — согласно инструкции, поезда не могут эксплуатироваться, если их техническое состояние не отвечает нормам и стандартам, а локомотивный парк в современной Украине изношен до дыр. За 27 лет своей «независимости» она полностью уничтожила собственное электро- и тепловозостроение, закупив всего лишь сотню новых машин. Поэтому, как объяснил СМИ председатель Свободного профсоюза машинистов локомотивного депо «Кременчуг» Сергей Москалец, они решили начать «итальянскую забастовку».